Я дрался за Украину - Антон Василенко

Чтобы девушки полюбили украинскую культуру и украинские традиции, я устроила, например, Андреевский вечер. На нем мы пели, гадали. Устроила еще Николаевский вечер — много было таких вечеров.

Как-то раз на вечер пришло много украинских ребят. Я думаю: «Что это такое? Кто они, откуда появились?» А это были люди, бежавшие из СССР, и среди них мой будущий муж, за которым советские солдаты пришли, чтобы арестовать. Ему потихоньку сказали об этом, и он как был, так и убежал за границу. Я произношу речь и вижу — сидит парень и ни с кем не общается. Потом после речи подхожу к нему и говорю: «А почему Вы не развлекаете девушек?» А он мне улыбнулся белозубой улыбкой и говорит: «А я стесняюсь».

Так мы с ним и познакомились. Звали его Владимир Лык, в ОУН имел псевдо «Данило», а на момент нашего знакомства — «Вихрь». Он служил с теми ребятами в «Веркшутце» (военизированном формировании по охране предприятий — прим. А.В.). Немцы могли их расстрелять как подозрительных лиц (украинских националистов, которые перешли границу), но не сделали этого. Если бы москали были на месте немцев, то точно уничтожили бы. А немцы их не уничтожили, а взяли в «Веркшутц», вооружили, водили в горы и учили военному делу.

А в тот раз, о котором я рассказываю, я пришла на «академию» с девушкой, дочерью от смешанного брака. Она хотела выйти за поляка, а я агитировала ее, что не надо за поляка, а надо за украинца. А потом во время какого-то праздника… Дня Святого Николая, что ли… Не помню… Я заболела гриппом и не пошла. После праздника ко мне приходит та девушка и говорит: «Вам привет от „Вихря“! Он меня провожал домой». А я ей в ответ: «Видите, какой хороший парень! Так зачем Вам эти поляки?»

И вот однажды у меня на работе раздался телефонный звонок. Звонивший говорил: «Я от ребят-веркшутцев. Нам немцы разрешили отпраздновать сочельник, и мы хотим, чтобы пришли девушки». Я спрашиваю: «Кто звонит?» А он: «Вихрь».

Я девушкам предложила пойти, а они мне: «Что? Мы — в казарму? Не пойдем!» И некоторые не пошли, а некоторые согласились, и я пошла с ними. Один националист потом нас упрекал за тот вечер: «Вы в день смерти Коновальца ходили на торжество». Но мы пошли.

Там так было в казармах все красиво украшено по-украински! Подходит к нам «Вихрь» и говорит: «Я сижу за столом, за которым колядуют. Идем к нам». И мы с моей подругой Иванкой пошли колядовать. Давали кутью, борщ, вареники, а алкоголя не было. Один парень вытащил бутылку, но его остальные ребята отвели в сторону и не дали пить. Пока мы были в казарме, начался комендантский час. А немцы ведь очень щепетильные! Это поляки могут отпустить в такой ситуации, мы можем отпустить, а немцы нет! Поэтому они и такие жестокие — что им приказали, то они и сделают.

Ребята нам предложили переночевать в казарме. А я им говорю: «Налейте себе воды на голову! Некоторые девушки не хотели даже идти в казармы, а вы предлагаете оставить их здесь на ночь?!» Тогда они решили нас провести. Мне и еще одной девушке надо было идти через мост, и нас провожало трое парней, среди которых и мой будущий муж. И вдруг выходит немец! Мы ему говорим, что праздновали, что это у нас рождественские праздники, вечер, и мы по украинскому обычаю праздновали. Ребята показывают ему паспорта, а немец говорит: «Это бумажка! Вы не имели права вести девушек». Тогда я вспомнила, что у меня есть фиктивный паспорт, по которому я — студентка из Берлина. Мне его когда-то дала одна знакомая из Гетманской партии.

Немец посмотрел и говорит: «Что Вы такое делаете? Вы студентка из Берлина? Так… Я Вас должен расстрелять, арестовать… Мне Вас жаль. Поэтому договариваемся — я Вас не видел, и Вы меня не видели».

А.В. — Какие задачи Вы выполняли в ОУН?

О.И. — Мой муж взял надо мной шефство и дал мне прочитать статью Бандеры «За чистоту линии». Когда я вступала в ОУН, то колебалась, куда именно вступать — к бандеровцам или к мельниковцам. Но когда прочитала статью, то решила — только Бандера! И это тогда очень приблизило меня к мужу. Потихоньку мы сближались. Я организовывала после Нового года праздник Маланки и просила ребят прийти. Мы праздновали тогда всю ночь, и тогда я еще сильнее сблизилась с Владимиром — у нас начались романтические отношения.

В начале 1941 года меня познакомили с Надеждой Мицко, руководителем походной группы УПА на Житомирщину, и предложили пойти с ними. Я согласилась. Перед нами шла на Украину группа с моей знакомой Катей Данилив, а мы пошли позже. Надя Мицко привезла нас в Краков, а оттуда мы должны были ехать во Львов. Реку Сан мы переходили дорогой, а не по воде. Помню, что шли по какой-то арматуре, по какой-то сетке, и меня там покалечило, но потом все зажило как на собаке. На той стороне Сана видели, что люди, которым по 19–20 лет, были очень счастливы, что освободились от москалей. Они создали свое подразделение милиции, поставили триумфальные ворота, создали отделение ОУН. Они тогда почувствовали, что именно украинский народ у власти, и поэтому были такие счастливые!

А.В. — Это происходило в 1941 году, в первые месяцы немецкой оккупации?

А.И. — Да. Немцы очень странный народ. Им не дашь приказ — они ничего не сделают. И поэтому они тогда позволяли нам все это делать. Они заняли пространство, и были этим довольны. Мы ехали, и немцы ничего не делали нам. А украинские люди были настолько счастливы, что освобождены! Жали свою рожь на своей земле… И мы говорим: «Дай Боже, люди так счастливы, что уже коммунистов нет!»

Доехали мы до Львова и видим — Львов весь в красно-черных немецких флагах, но там еще была украинская власть. Мне дали общежитие на Драгомовича (название улицы может быть указано неверно — прим. А.В.) и талоны на обеды, на два-три дня.

Во Львове я пошла к знакомой даме из гетманской партии и рассказала о своем участии в походной группе. Она мне и говорит: «Куда Вы идете? На смерть!» А я говорю: «Я не могу отказаться, я националистически настроена!» И уехала. Еще я встречалась со своими знакомыми из Перемышля, виделась со многими украинскими националистами, и они меня спасли от ареста. Один старый националист сказал мне: «Я уцелел потому, что мне снились яйца, а это к аресту. И я не пришел туда, где арестовывали. Специально опоздал». В те дни многих наших арестовали, а я осталась на свободе и мне посоветовали бежать. Но все равно в моих планах было ехать в Житомир — поднимать молодежь на националистическую борьбу. Тот националист и говорит: «Я знаю, как Вам поехать в Житомир. Вы устройтесь там на работу». И я устроилась в главную дирекцию железных дорог «Юг», так как все ее рабочие должны были ехать в Одессу. Со мной там еще работала девушка Калитовская. Я сориентировалась сразу и увидела, что надо строить подпольную сеть. В то время немцы взяли Киев, взяли Одессу, и они уже боялись нас, украинок, брать в Одессу, вместо нас взяли «фольксдойч». Тогда я и начала создавать сеть ОУН. Нас передали в главную дирекцию железных дорог «Львов», и я стала работать у них, а параллельно делала подпольную работу. Во-первых, я всегда могла своим ребятам доставать «пасиршайны» (проездные документы — прим. А.В.). Немцы не позволяли никуда ехать без «пасиршайнов». И я с девушками ехала на вокзал и просила их у секретарш-украинок как будто для себя, но отдавала ребятам. И ребята обратили на меня внимание. А на тот момент я уже создала небольшую подпольную сеть. Ребята-оуновцы заинтересовались нами и наладили контакт с моей сетью.